А в чаше – яд

– Что сикофант говорит?

– Да ничего такого, что при почтенной женщине повторить можно. Поминает всех, и стражу, и аптекарей, и кузнецов… А мы то чем виноваты? Ночью штормило, ничего не слышно было. А утром… вот…

Пока они дошли, солнце уже пекло немилосердно. Солдат и Нина старались держаться в тени, под портиками домов, что в районе гавани уже встречались все реже. Нина запыхалась, вытирала лоб покрывалом. Жаркая весна в этом году выдалась. Сквозь кожаные домашние сокки5 Нина чувствовала подошвами нагретые камни улицы.

У стены  собралась уже небольшая толпа, кто-то  всхлипывал, говорили вполголоса. От городского рва доносилась вонь нечистот. С берега пахло рыбой, гниющими водорослями, оставшимися с зимних штормов. Ноги вязли во влажном песке.

Нина и провожатый подошли ближе, люди начали расступаться перед стратиотом. Он, подойдя к грузному мужчине, склонился:

– Почтенный Никон, я привел аптекаря.

Нина тоже сдержанно поклонилась.

– Господь в помощь, – сказала.

Сикофант повернул к ней бледное лицо с сероватой кожей и набрякшими веками, поморщился и перекрестился: