Семнадцатая руна

– Эти немцы добрались и сюда, к нам, – сердито продолжает он, – двадцать пять тысяч племянников Гитлера!

– Я тут недавно, – все так же терпеливо поясняет Герд, – я только присматриваюсь… вон там я живу… – она указывает рукой в сторону жмущейся к еловому лесу железной дороги.

– Так это ты купила никому не нужные руины? – насмешливо, как о какой-то глупости, отзывается он, – Они ведь тоже принадлежали когда-то мне, хе-хе, тут все мне принадлежало… да! Руины почти двухсотлетней давности, еще мой прадед, тоже Магнус, в прежние времена владевший этой землей, обязан был в случае войны сдавать государству двадцать штук лошадей, и этот закон никто пока не отменял. У тебя есть лошади?

– Только собака.

Начал накрапывать мелкий дождик, и серый над морем горизонт застыл напоследок в бледно-желтой, болезненной мути, уже уступающей место натиску ночи. В ноябре здесь темнеет уже в четыре, и впереди еще самые короткие дни… Поднявшись с замшелого камня, Герд берет собаку в охапку и подсаживает на торчащий посреди тропинки валун, обходит его, идет вместе с собакой дальше, наверх, откуда видны все окрестности, с зеленой озимью полей, стоящими на отдалении друг от друга виллами и накатанными проселочными дорогами. Природа здесь издавна приспособилась к отставанию от хода времени, и даже приливы и отливы, и те постоянно запаздывают, подчиняясь незримому внутреннему дыханию земли, и смысл здесь имеет лишь то, что пребывает.