Усердие князя Владимира

Тем не менее, что вызывает у меня уже после сотни лет удовлетворение, я не совершил тогда, в те самые важные для Руси года, роковых ошибок. Я даже тогда и не подозревал, по краю какой пропасти ходил и насколько она глубока. Что-то озорное и весёлое, задорное и отчаянное вело меня тогда по жизни. Я сполна был счастлив и не жалею ни о чем: ни о жестких испытаниях юности, ни о ранах и предательстве друзей, а что еще хуже – о смерти некоторых из них, когда лучшие сыны своего народа, богатыри, падают от удара в спину. Я долго корил себя за то, что не смог ничего сделать для того, чтобы предотвратить смерть одного из лучших моих друзей – Ставра. В записках я посвящаю его гибели, как и гибели Василисы, всего несколько глав. Это так мало, учитывая то, что сделал Ставр, а еще больше то, что мог бы сделать, не прерви рука убийцы его жизнь.

И что хуже всего, ты знаешь, кто заказал твоего друга, даже знаешь, как и когда это произошло, но ты вынужден в какой-то мере служить этому лицу, поскольку, если ты уйдешь или сделаешь еще какой-то ход, поведя плечом, то ты ухудшишь свое положение. Я не боялся и не боюсь умереть, но делал и делаю все для того, чтобы прожить как можно дольше. В этом на самом деле и проявляются сила и знание того, что мы при жизни можем сделать все, даже то, что кажется нам непосильным. В этом вся Правь. Один из ее пунктов гласит: чтобы узнать, что такое Жизнь, надо сделать все для того, чтобы в силе прожить до седин и, не теряя себя при этом, способствовать тому, чтобы внуки во многом обрели силу и смогли разобрать, куда им идти, чтобы сберечь силу и чистоту Рода. Когда жизнь хотя бы отдаленно прожита таким образом, то ты, проживая, славил ее и себя, жил в слави или в склавии, как называли ее наши предки.