Дом на Баумановской

– А что за дом? – нахмурился Грених, будто предчувствуя неладное.

– Ах, это же ведь на Баумановской, да? – воскликнула Агния Павловна. – Не тринадцатый? Что в бывшем Девкином переулке?

– Он самый, кирпичный, красивый такой, бывшей купчихи, у которой завод где-то за городом был.

– Там и доктор Бейлинсон живет, – поддакнула профессорская жена испуганно.

– Майка ведь к его сыну математикой заниматься ходит? – спросил Фролов.

– Да, к Коле Бейлинсону, – подтвердила Агния Павловна, осторожно касаясь рукава Константина Федоровича, ставшего каким-то напряженным. – Помнишь его, Костя? На Пушкина немного похож, кудрявый такой, светленький, черноглазенький, поэт, музыкант, на виолончели играет, блистает в школьном театре, но провалил математику и остался на второй год. Ты же знаешь, она над ним шефство взяла.

– Дважды, – процедил Грених, сжав зубы и глядя вниз. – Дважды оставался на второй год.

И его лицо сделалось прежним: жестким, хищным, потемнели глаза. Врожденная гетерохромия стала такой явственной на фоне белков, еще горящих невыветрившимся флуоресцеином, что Фролову сделалось не по себе – одна радужка светлая, как стеклянная, другая слилась со зрачком, стала, как кусок смолы, бездонная, черная. Все же жил в этом человеке какой-то страшный демон, и хоть запрятал его профессор глубоко в душу, но, едва дело коснулось того, что ему было дорого, – Майки, дочери от первого брака, – демон этот тотчас показал свою зубастую сущность.