Дом на Баумановской

Майка упрямо фыркнула, оборвав его фантазии.

– Математика все равно нужна.

– Зачем? Чтобы посадить обидчика в лужу, когда он тебе про дроби задачку задаст, пытаясь алгеброй гармонию поверить, а душу запихнуть в знаменатель?

– Во-первых, в числитель. В знаменатель Лев Толстой вкладывал сознание.

– Это все казуистика!

– Ничего не казуистика. И знаешь, как сделать, чтобы твоя дробь была больше?

– Ну и как? – скривился в кислой улыбке Коля.

– Знаменатель должен быть меньше числителя.

Его лицо замерло на мгновение, глаза потемнели – вычисления на лице отразились физическим напряжением скул и посинением вен на висках. Он не был тугодумом, но с цифрами у него действительно всегда были какие-то патологические трудности, которые стали особенно отчетливо проявляться в последний год. То ли математика стала сложней, то ли Коля – вредней.

– Как называется такая дробь? – сжалилась Майка.

– Не помню, – выдохнул он.

– Ты издеваешься? – спросила она, сузив глаза. Но не дождалась ответа, стала объяснять, что такое неправильная дробь и что, если взять единицу, поделить ее на десятеричную дробь, которая меньше единицы, – например одну сотенную, тогда в итоге получится цифра, равная ста; а если не брать одну сотенную, а даже одну десятую, то ответ все равно будет больше единицы.