Дом на Баумановской

– Ах, – простонал Коля, отчаянно переживая, что не может понять, что и где болит, каков ущерб, останется ли он теперь после таких побоев жив, – сердце! Сердце рвется на куски…

Майка свела брови, принялась ощупывать под пальто его грудь.

– Кажется, одно ребро сломано, как-то неестественно кость вот тут выпирает, – она надавила, и Коля опять улетел в какую-то черную пустоту, однако, пробыв там всего секунду, ощутил, как его опять шлепают по скулам. Он схватился рукой за грудь и отчаянно всхлипнул.

– А ну не рыдать! – громким шепотом рявкнула Майка. – Я ошиблась! Это не кость, а пуговица от бантового кармана твоей юнгштурмовки.

– Но болит, будто сломано! – капризно скривился Коля.

Оба замерли, услышав откуда-то снизу стон, рев и внезапный топот.

– Наш циклоп очнулся. Стало быть, не умер, – прицокнула языком Майка. На лице ее разлилась довольная улыбка. – Ты настоящий герой, Колька! Стоял, как французы против немецких танков в июле 16-го[4]. Дай я тебе, солдат, нос утру – кровища хлещет.

И она вновь прошлась по лицу Коли изнанкой своего пальто, под которым были надеты штаны с манжетами под коленками, какие носили лет так десять назад, и шерстяная рубашка не по размеру, похоже, что отцовская. Она так интенсивно стирала кровь, что Коля почувствовал с десяток игл, впившихся в глаза, и едва успел отстраниться, чтобы все опять не поехало в сторону.