Личное дело

– Салам, – говорит Санни.

– Ва-алейкум ас-салям, – бормочем мы в ответ хором.

– Аапка наам киа хэи?[14]

– Рейн, – отвечает Рейн.

– Пабло, – ворчу я. Всегда, когда я разговариваю с пакистанцами или корейцами, с которыми только что познакомился, у меня возникает ощущение, будто мой уровень IQ упал баллов на сто.

– Забардаст! – выдает вдруг Рейн дурацким голосом из «Билла и Теда». Это значит «отлично».

Санни смеется, чтобы подбодрить его, и жестом приглашает нас к длинному фуршетному столу, который просто ломится от еды.

– Мы уже поели, – говорит папа.

– Тогда сладкое.

Мы хватаем миски с рас малаи (представьте себе супер сладкие кусочки чизкейка без корочки, посыпанные орехами) и гулаб джамуном – это мой любимый десерт: жареные сладкие шарики в сахарном сиропе. Однажды мама приготовила их нам на папин день рождения, и масло забрызгало все вокруг так, что потом целый час пришлось его оттирать. Позже папа подмигнул мне и заявил, что гулаб джамун получился со вкусом раздражения, но, как по мне, вышло отлично. Еще на столе я вижу бурфи и ассорти из бесконечного множества прочих индийских сладостей, а еще блюдо с красиво разложенным пааном: конвертиками из листьев бетеля с начинкой из специй, засахаренных фруктов и других ингредиентов, от сочетания которых начинается бешеный приход. Папа как-то случайно пристрастился к таким штукам с табаком и жевал их где-то в течение года, постоянно сплевывая красный сок, пока мы угрозами не заставили его прекратить, потому что зрелище было мерзким.