Дочь священника

Дороти взобралась на велосипед и, налегая на руль, быстро поехала вверх по холму. От утреннего холода переносица ее тонкого носа порозовела. Над головой посвистывала невидимая из-за сильной облачности красноножка. Ранним утром вознесётся к Тебе моя песня! Дороти прислонила велосипед к воротам ограды у входа рядом с кладбищем и, обнаружив, что руки её все ещё серы от угольной пыли, опустилась на колени и оттерла их дочиста высокой влажной травой, что росла между могилами. Тут перестал звонить церковный колокол, и Дороти вскочила и поспешно вошла в церковь как раз в тот момент, когда пономарь Проггет, в ветхой сутане и огромных рабочих ботинках, заковылял по проходу, чтобы занять место у бокового алтаря.

Церковь была очень холодной, с запахом свечного воска и застарелой пыли. Огромная, она была слишком большой для этого прихода, разорительной и более чем наполовину пустой. Три узких островка скамей растянулись лишь до середины главного нефа, а за ними – огромное пространство каменного пола, где лишь несколькими надписями отмечены места древних захоронений. Крыша над алтарем явно просела, а два фрагмента изъеденной балки рядом с коробкой для пожертвований без лишних слов доказывали, что произошло это из-за злейшего врага христианского мира жука-древоточца. Бледный свет фильтровали тусклые стекла окон. Через открытую южную дверь виднелся чахлый кипарис и посеревшие без солнца, слегка покачивающиеся ветви липы.