Когда опускается ночь

Ломак, который до этого был весь внимание, в этот миг подскочил и в изумлении всплеснул руками:

– Огорчились? Я не ослышался? Мосье Трюден, вы огорчились, что юная дама благосклонно принимает ухаживания молодого человека, обладающего всеми достоинствами и совершенствами французского дворянина?! Огорчились, что человек, который столь прекрасно танцует, поет, говорит, что такой неотразимый и неутомимый дамский угодник, как мосье Данвиль, сумел посредством почтительной настойчивости оставить определенный след в сердце мадемуазель Розы? Ах, мосье Трюден, досточтимый мосье Трюден, это же просто уму непостижимо!

Глазной недуг разыгрался у Ломака сильнее обычного, и он на протяжении своего монолога моргал не переставая. В конце концов он снова всплеснул руками и вопросительно огляделся, помаргивая, словно молчаливо призывал в свидетели саму природу.

– Шло время, дело заходило все дальше, – продолжал Трюден, словно и не заметив, что его перебили, – и когда предложение было сделано и я понял, что Роза готова ответить согласием от всего сердца, у меня появились возражения, и я не стал скрывать их…