Чужая воля

Выйдя из дома, Френч скользнул за руль и следовал по узкой двухполосной шоссейке, пока не оказался на региональной автостраде, ведущей в Шарлотт. Будучи городским копом, он всегда немного стыдился того, что живет на выселках, но в первую очередь он был отцом, а городская жизнь с каждым годом падала все ниже и ниже. Было бы легко винить во всем войну, но перемены казались куда более фундаментальными. Людей уже не волновало, что творится вокруг, как некогда. Они просто покрепче запирали свои двери и отводили взгляды от улицы. Соседи все меньше доверяли друг другу, и никакой любви к копам. Так стало после расстрела в Кентском государственном, по крайней мере, после расовых волнений в Нью-Йорке и Уилмингтоне, бунте в «Аттике», взрыве в Висконсине[4]… Даже в таком маленьком городе, как этот, – всего полмиллиона жителей, – Френч навидался того, что до сих пор и представить себе не мог: не просто протестов и бунтов, но и сжиганий лифчиков[5] и флагов, не говоря уже о взрывном росте бездомности, бедности и потребления наркотиков. Для незамыленного глаза проблема была крупнее, чем просто разваленные семьи и оборванные дружеские узы или даже разваленные и порванные в клочья города. Страна была ранена и страдала от боли. «Разделена» – разве это слишком сильное слово?