Гордая птичка Воробышек

– Но Юрий Антонович, он говорил… Он сказал, что ты… Что я могу к тебе…

Люков слетает со ступеней в один прыжок. Впивается руками в лаковые деревянные перила по обе стороны от меня, как коршун в загнанную добычу. Нависает надо мной, поймав в кольцо сильных жилистых рук.

– Что? Что тебе сказал Синицын? – шипит мне в лоб, теряя прошлую невозмутимость. – Воробышек, мать твою! – прижимается грудью к моей груди. – Какого черта?!

Я вжимаюсь спиной в перила и замираю. Боюсь вздохнуть под этим внезапным натиском. Реакция Люкова на мои слова так резка и неожиданна, что я совершенно теряюсь от произошедшего и только глупо пялюсь в его темные, требовательно-сощуренные глаза.

– Какая сцена! Уймись, Отелло! – долетает откуда-то с верхних ступеней.

– Не универ, а дом терпимости, ей-богу! – хихикают две молоденькие девчонки, вспархивая мимо нас по лестнице, и со смыслом закатывают глазки.

Я коротко смотрю им вслед и вдруг замечаю свои скрюченные пальцы, намертво вцепившиеся в широкие плечи Люкова.

Господи! Да что я в самом деле…