Отторжение

Одиночество матери было хорошо замаскировано. На первый взгляд – какое там одиночество, наоборот. Блестящая светская женщина, преподавательница английского, полно знакомых, которые, как мне казалось, все свободное время проводят на вечеринках и на танцах. И только мы, те, кто с ней жил, кто знал ее близко, понимали: весь этот светский лоск – всего лишь скорлупа, оболочка, тонкая, как слой карминного лака на ее ногтях. А под этой оболочкой – готовые в любую минуту прорваться наружу тревога и даже злость. Тревога – о чем? Злость – на кого?

Понять собственное одиночество… Сначала надо понять одиночество матери.

Одиночество матери… а как быть с одиночеством ее матери, моей бабушки Риты?

А кто был мой дед, которого я никогда не видела?

Постоянно возвращающиеся картины детства. Думаю, именно такие картинки и называются детской памятью. Мама испекла на десерт кух[2] с порошковым ванильным соусом. Порошок этот с одуряюще сладким запахом продавался в больших жестяных банках. Я очень любила ванильный соус, но сочетание цветов на банке – ярко-синий, красный и пронзительно-желтый – вызывало у меня страх и отвращение.