Тихий Дон. Том I

Никифор Коловейдин щерил щербатую пасть, поднимал руку.

– Горька!..

На рукаве его голубого атаманского мундира морщились три золотые загогулины – нашивки за сверхсрочную службу.

– Го-орь-ка!..

Григорий с ненавистью вглядывался в щербатый рот Коловейдина. У того в порожнюю меж зубами скважину при слове «горько» трубочкой вылезал слизистый багровый язык.

– Целуйтесь, тетери-ятери… – шипел Петро, шевеля косичками намокших в водке усов.

В кухне Дарья, подпившая и румяная, завела песню. Подхватили. Перекинули в горницу.

• Вот и речка, вот и мост,
• Через речку перевоз…

Плелись голоса, и, обгоняя других, сотрясая стекла окон, грохотал Христоня:

• А кто ба нам поднес,
• Мы ба вы-пи-и-ли.

А в спальне сплошной бабий визг:

• Потерял, растерял
• Я свой голосочек…

И в помощь – чей-то старческий, дребезжащий, как обруч на бочке, мужской голосок:

• Потерял, ух, растерял, ух,
• Я свой голосочек.
• Ой, по чужим садам летучи,
• Горькую ягоду-калину клюючи.

– Гуляем, люди добрые!..

– Баранинки спробуй.

– Прими лапу-то… муж, вон он, глядит.