Солнце мертвых. Пути небесные. Сборник

Голос срывается ветром. Он безнадежно машет и пригибается от вихря к земле, хватается за рогульки на винограднике, путается за них ногами.

Дальше, ниже. Вот и миндальные сады доктора. В ветре мальчишки рубят… а, пусть! Прощай, сады! Не зацветут по весне, не засвищут дрозды по зорям. Шумит Чатырдаг… долло… ййййййй…. – север по садам свищет, ревет в порубках… И море через сады видно… – погнал Чатырдаг на море купать барашков! Визжат-воют голые миндали, секутся ветками, – хлещет их Чатырдаг бичами – до-лоййййй… – давний пустырь зовет, стирает сады миндальные, воли хочет. Забился под горку доктор… да жив ли?..

Ветром срывает меня с тропинки, и я круто срываюсь в балку, цапаюсь за шиповник. Вот куда я попал! Ну, что же… зайду проститься – совершаю последний круг! Взгляну на праведницу в проклятой жизни…

Лачуга, слепленная из глины. Сухие мальвы треплются на ветру, тряпки рвутся на частоколе. Одноногий цыпленок уткнулся головкой в закрытую сараюшку, стынет – калека. И все – калечное. На крыше – флюгер, работа покойного Кулеша-соседа, – арап железный подрыгивает, лягает ногой серебряной, сапогом: веселенькая работа-дар. Помер Кулеш, и сапожник помер, Прокофий, что читал Библию. Остался арап железный лягать сапогом ветер.