Все имена птиц. Хроники неизвестных времен. Романы, повести

– Я сама ей почитаю. – Петрищенко подняла раскрытую книжку, посмотрела…

– Это моя книжка, – тут же сказала Генриетта.

– Не волнуйтесь, не съем.

Генриетта взяла сумку и поплелась в прихожую. На ссутулившейся спине отчетливо вырисовывался горбик.

• Гадай и жди. Среди полночи
• В твоем окошке, милый друг,
• Зажгутся дерзостные очи,
• Послышится условный стук.

– А можно я поем немножко? – спросила из прихожей Генриетта.

– Можно, если найдете что, – равнодушно сказала Петрищенко.

Генриетта наверняка позавтракала, как пришла, Петрищенко ей всегда оставляла сыр и хлеб на бутерброды, но у нее начинался тот же старческий страх, что был у мамы, – остаться без еды. Еду надо запасать впрок, а если не получается, то хотя бы много есть. Наверное, это такой родоплеменной страх, древний, потому что первобытные люди не кормили своих стариков. Она где-то читала, что мало кто тогда доживал до старости, – наверное, старость им вообще должна была казаться чем-то вроде неизлечимой болезни со смертельным исходом.

• И мимо, задувая свечи,
• Как некий Дух, закрыв лицо,
• С надеждой невозможной встречи
• Пройдет на милое крыльцо.

– Я тебя ненавижу, – сказала она тихо и яростно. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу. Это все из-за тебя. Я так старалась быть хорошей. Всем угодить. Потому что иначе никто бы не стал на меня смотреть. Никто не стал бы меня любить. Я старалась быть хорошей, а теперь из-за меня погибли женщина и ребенок. Потому что пожалела Леву. А не надо было жалеть, он трус, дурак и карьерист. Худшее сочетание. А мне хотелось ему угодить. Всем угодить. Зачем? По привычке. Тебе угодить. Зачем я старалась? Ты все равно меня никогда не любила.