Проблемы души нашего времени. Сборник

Здесь в системе разъяснения существует ощутимый пробел, который решил заполнить бывший ученик Фрейда Адлер. Он убедительно доказал, что многочисленные случаи неврозов можно лучше объяснить, исходя из жажды власти, а не из потребности в удовольствии. Цель его толкований состоит в том, чтобы показать пациенту, как он, ради достижения фиктивной значимости, «располагает» свои симптомы и пользуется своим неврозом. Показать, как, собственно, перенос и прочие фиксации служат стремлению к власти и в какой мере они выражают «живой протест» против воображаемого подавления. Адлер, очевидно, имеет в виду психологию угнетенных или социально неуспешных, чьей единственной страстью является потребность в собственной значимости. Невротическими эти случаи являются потому, что указанные пациенты воображают себя в угнетенном положении и, возомнив фикцию, воюют с нею, как с ветряными мельницами, вследствие чего успешно делают недостижимой ту самую цель, какой они изо всех сил добиваются.

Адлер, по сути, останавливается на стадии разъяснения, а именно на разъяснении в только что упомянутом смысле, и тем самым взывает, опять-таки, к пониманию. Отличительная черта Адлера заключается в том, что он немногого ждет от простого понимания, а отсюда отчетливо проступает необходимость социального воспитания. В то время как Фрейд главным образом выступает как исследователь и толкователь, Адлера можно назвать воспитателем. Он приступает к работе с негативным наследием Фрейда и в ходе лечения не покидает прячущегося в пациенте беспомощного ребенка с его пониманием ценностей, но старается всеми средствами воспитать из него нормального адаптированного человека. Это происходит, очевидно, на основе убеждения в том, что социальная адаптация и нормализация достойной достижения цели представляют собой безусловно необходимое и желательное побуждение для человеческого существа. С этих исходных позиций школа Адлера распространяет свое обширное социальное влияние и отворачивается от бессознательного, доводя временами эту недооценку до полного отрицания. Разворот от фрейдовского преувеличения роли бессознательного является неизбежной реакцией, которая, как я уже упоминал, соответствует неприятию каждого стремящегося к излечению и адаптации больного. Ибо если бессознательное и вправду есть не что иное как остатки дурных, теневых сторон человеческой натуры, включая доисторические «грязевые» отложения, то невозможно понять, почему человек должен дольше, чем следует, сидеть в этом болоте, куда он когда-то упал. Для ученого лужа может представлять собой мир, полный чудес, но для обычного человека это препятствие, которое лучше обойти, чтобы не замочить ног. Так же, как первоначальный буддизм не знает богов, ибо его задачей было освобождение от пантеона численностью приблизительно в два миллиона божеств, и психология должна была в процессе своего развития по необходимости отдалиться от такого, в сущности, негативного понятия, как фрейдовское бессознательное. Воспитательное намерение школы Адлера начинается там, где кончаются намерения Фрейда, и отвечает на вполне понятную потребность больного – после обретения понимания отыскать путь к нормальной жизни. Больному, конечно же, недостаточно знать, как и откуда пришла его болезнь, ибо редко понимание причин идет рука об руку с устранением неприятной болезни. Нельзя обойти вниманием и то обстоятельство, что ложные невротические привычки и пути становятся упорными неискоренимыми привычками, которые, несмотря на прозрение и понимание, не исчезают, так как не заменяются другими привычками, которые можно внушить только научением. Такая работа может быть выполнена лишь за счет настоящего воспитания. Исполненным смысла словом пациент должен быть «увлечен» на другие пути, что возможно только под влиянием мощной воспитывающей воли. Поэтому понятно, почему направление Адлера находит наибольший отклик среди учителей и священников, а направление Фрейда – среди врачей и интеллектуалов, которые, все вместе и по отдельности, бывают отменно плохими санитарами и воспитателями.