Сентиментальный марш. Шестидесятники
- И где-нибудь, среди досок,
- Блаженный приляжет Он.
- Поскольку – культурный досуг
- Включает здоровый сон.
- Он спит. А над Ним планеты —
- Немеркнущий звездный тир.
- Он спит. А Его полпреды
- Варганят войну и мир.
- По всем уголкам планеты,
- По миру, что сном объят,
- Развозят Его газеты,
- Где славу Ему трубят!
- И грозную славу эту
- Признали со всех сторон.
- Он всех призовет к ответу,
- Как только проспится Он.
- Куется Ему награда.
- Готовит харчи нарпит.
- Не трожьте Его! Не надо!
- Пускай человек поспит!
Тут, конечно, изначальная художественная задача – сличить величие гегемона, каким представляют его потрясенному человечеству, с бедным и жалким его статусом, каким он стал к началу семидесятых; рассмотреть в упор получившегося «нового человека» – и в понятном ужасе отшатнуться. Но Галич не отшатывается, вот в чем дело; по свидетельству того же Кима, он любил шалманы, его там принимали за своего, любил он и выпить, и закусить плавленым сырком, и выслушать историю, из которой потом получится, допустим, «Песня о синей птице». И тот, стоящий рядом с ним, наливающий, пьющий, а потом засыпающий среди досок, – он заслужил свой здоровый сон. Потому что и Берлин действительно брал, и этапом действительно брел, и ишачил сорок лет, пока не доишачился до нынешнего своего состояния. Действительно, не трожьте его, не надо.