Детективная осень. Сборник

– И не жалеете, профессор? – В голосе Иды прозвенела легкая печаль…

Он уткнулся в свой бокал.

– Еще шампанского, – подала голос Генриетта. – Гулять так гулять!

– Мама… маман… – Между матерью и дочерью состоялась короткая пикировка на языке галлов.

– Генриетта – великолепная переводчица с французского, Ида – тоже, – объяснил Анне профессор.

– Пьем, пока не наступила ночь варваров! – торжественно провозгласила Генриетта.

– Мама, она уже давно наступила… просто многие этого не заметили.

Профессор задумчиво вертел бокал в руках.

– Я к вам по делу, Идочка.

– Я поняла, – с ее уст слетел не то вздох, не то легчайший свист.

– Вы, Генриетта Дормидонтовна, – обратился он к пожилой даме, – были знакомы с Идой Наппельбаум.

Та качнула головой:

– Верно. С ней была хорошо знакома моя покойная мать.

– Вы что-нибудь об этом помните? О том времени?

Она молчала.

Анна съела пирожное. Молчание сгущалось в комнате, нежное, меланхоличное.

– Мама! – дотронулась до руки Генриетты ее дочь.

– Я вспоминаю, – внезапно голова Генриетты затряслась. – Ах, Ида, неразумная Ида, как говорила моя мать. Вы не подумайте ничего такого, – она повернулась теперь к Анне и обращалась к ней одной, словно в комнате больше никого не было. – Ее отец Моисей Наппельбаум был очень уважаемым человеком, он был выдающимся фотографом, даже ездил обучаться в Америку, два года пробыл там, потом вернулся в Россию и вскоре из Минска перебрался в Питер, так как родной город стал ему безнадежно мал и провинциален для тех больших планов, которые он лелеял и взращивал. Квартира Моисея на Невском стала светским салоном, куда приходили все наши мэтры Серебряного века. Ахматова, Гумилев, Зощенко, Кузмин, Пастернак, Есенин… И всех их Моисей фотографировал. Теперь эти снимки – золотой клад, а тогда об этом никто не думал…