Второй шанс Роберта Уоррена

– Не волнуйтесь, не переломятся, – усмехнулся Джессоп, заметив колебания профессора.

В тот день, сгибая и разгибая безжизненные руки, Уоррен и услышал стон. Он замер, сжав ладошку мальчика в руках, в позе, которая в иное время показалась бы ему комичной, и какое-то время ждал. Но звук, если тот ему не почудился, больше не повторялся. Тогда профессор опять принялся за своё занятие, и стон послышался снова, гораздо отчётливее. Он явно исходил из плотно сомкнутых губ ребёнка, откуда-то из горла или, может, даже глубже, – далёкий звук, показавшийся голосом давнего прошлого.

Уоррен поискал взглядом Джессопа.

– Я слышал, – сказал доктор откуда-то сзади. – Я тоже это слышал…

Больно… До чего болезненный сон ему снится. Зря болтают, что во сне человек боли не чувствует – потому, мол, так приятно спать. А ему больно. Больнее, чем когда Патрик с Дэниэлом лупили его по ушам тростниковыми стеблями. И уж, наверное, больнее, чем сам он любил делать малышу Тимоти, которого щипал за щёки, пока те не покраснеют хуже малины, а из глаз не польются слёзы. Больнее даже, чем в тот раз, когда он свалился с дерева. Больнее папашиной порки. Больнее самого больнючего, что было в его жизни. Ещё и кричать не выходит, как это всегда и бывает во сне. Будто с головой ушёл под воду, рот открываешь – а крикнуть не можешь.