Драма в Гриффин-холле, или Отравленный уикенд

Добравшись в своих мечтаниях до палубы корабля, отплывающего в кругосветное путешествие, Себастьян вздрогнул от порыва ветра, распахнувшего неплотно прилегающую створку окна. Комнату заполнил пронизывающий утренний холод, и листы бумаги со стола разлетелись в стороны. Один из них угодил в мусорную корзину, и Себастьян долго смотрел на него, не в силах встать и навести порядок.

Содрогаясь от озноба, он, наконец, поднялся и, стуча протезом, заменившим правую ногу, закрыл окно на крючок и небрежно собрал части рукописи, не заботясь о том, чтобы сложить листы по порядку. На его лбу снова проступили морщины, губы плотно сжались.

Кляня себя за болезненную слабость, он с решимостью встал, уселся за стол и принялся писать письмо племянникам – Филиппу и Оливии Адамсон, которых в семье уже много лет называли не иначе как «бедняжками». Рано осиротевшие дети, на чью долю выпало достаточно потрясений, теперь уже ничем не напоминали Себастьяну испуганных большеглазых мышек. Филипп превратился в широкоплечего молодого мужчину приятной наружности, а Оливия преобразилась из худенькой сутулой девчушки с обгрызенными до мяса ногтями в серьёзную статную красавицу. Правда, манера племянницы носить какие-то странные, больше похожие на мужские, мешковатые наряды, казалась старомодному Себастьяну сомнительной. Он готов был заключить пари, что в качестве блузок Оливия использует рубашки брата, а её новая привычка появляться всюду в брюках мужского покроя и вовсе его шокировала.