Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения

Примерно как сейчас Бритт-Мари не понимала, какое отношение шрифт Гельветика имеет к чему бы то ни было. Папа смотрел в пол и покашливал.

– У тебя есть… ключи? – спросил он Эльсу.

Эльса кивнула. Они обнялись на прощание. Папа с облегчением на лице закрыл за собой дверь в подъезд, а Эльса поспешила вверх по лестнице, пока Бритт-Мари не вздумалось продолжить разговор. Возле двери Друга она на секунду замешкалась и, оглянувшись, чтобы убедиться, что Бритт-Мари за ней не следит, открыла крышку отверстия для почты и прошептала: «Пожалуйста, не лай!» Эльса знала, что Друг ее понял. Главное, чтобы он воспринял это всерьез.

Последний лестничный пролет она преодолела бегом с ключами наготове, но пошла не к маме с Джорджем, а к бабушке. Она ворвалась в квартиру и запрыгнула в большой шкаф. В коридоре стояли коробки для переезда, на кухне – ведро. Но Эльса старалась об этом не думать. Ничего не получалось. Вокруг сгущалась темнота, никто не узнает, что она плакала.

Шкаф был не простой, а волшебный. Обычно Эльса укладывалась на дно, дотрагиваясь пальцами ног до одной стены, а руками до другой. Сколько бы она ни росла, шкаф всегда был ей впору. Бабушка, разумеется, говорила, что это «чушь собачья, дурацкие фантазии, этот шкаф всегда был одинаковым». Но Эльса-то знает, она ведь его измеряла.