Чапаев и Пустота

• – Я – Мармеладов. Сказать по секрету,
• мне уже некуда больше идти.
• Долго ходил я по белому свету,
• но не увидел огней впереди.
• Я заключаю по вашему взгляду,
• что вам не чужд угнетенный народ.
• Может быть, выпьем? Налить вам?
• – Не надо.

Актер с топором отвечал так же распевно, но басом; заговорив, он поднял руку и вытянул ее в сторону Мармеладова, который, быстро налив себе рюмку и опрокинув ее в отверстие маски, продолжил:

• – Как вам угодно. За вас. Ну так вот,
• лик ваш исполнен таинственной славы,
• рот ваш красивый с улыбкой молчит,
• бледен ваш лоб и ладони кровавы.
• А у меня не осталось причин,
• чтоб за лица неподвижною кожей
• гордою силой цвела пустота,
• и выходило на Бога похоже.
• Вы понимаете?
• – Думаю, да…

Меня пихнул локтем Жербунов.

– Чего скажешь? – тихо спросил он.

– Рано пока, – ответил я шепотом. – Дальше смотрим.

Жербунов уважительно кивнул. Мармеладов на сцене говорил:

• – Вот. А без этого – знаете сами.
• Каждое утро – как кровь на снегу.
• Как топором по затылку. Представить
• можете это, мой мальчик?
• – Могу.
• – В душу смотреть не имею желанья.
• Там темнота, как внутри сапога.
• Словно бы в узком холодном чулане —
• мертвые женщины. Страшно?
• – Ага. Что вы хотите? В чем цель разговора?
• – Прямо так сразу?
• – Валяйте скорей.
• – Может, сначала по рюмке ликера?
• – Вы надоедливы, как брадобрей.
• Я ухожу.
• – Милый мальчик, не злитесь.
• – Мне надоел наш слепой разговор.
• Может быть, вы наконец объяснитесь?
• Что вы хотите?
• – Продайте топор…

Я тем временем оглядывал зал. За круглыми столиками сидело по трое-четверо человек; публика была самая разношерстная, но больше всего было, как это всегда случается в истории человечества, свинорылых спекулянтов и дорого одетых блядей. За одним столиком с Брюсовым сидел заметно потолстевший с тех пор, как я его последний раз видел, Алексей Толстой с большим бантом вместо галстука. Казалось, наросший на нем жир был выкачан из скелетоподобного Брюсова. Вместе они выглядели жутко.