Ночь в Лиссабоне

– Я мог бы сказать и сифилис. Или туберкулез. Рак – самое первое, что приходит в голову.

– Самое первое? – Шварц по-прежнему не сводил с меня глаз. – А по-моему, самое последнее! Самое последнее! – повторил он.

– Ладно, – уступил я. – Пусть самое последнее. Я упомянул его просто для примера.

– Он самое последнее и потому непостижимое.

– Такова любая смертельная болезнь, господин Шварц. Всегда.

Он молча кивнул. Потом спросил:

– Вы еще голодны?

– Нет. А что?

– Вы что-то сказали об этом.

– Опять-таки для примера. Сегодня благодаря вам я уже дважды поужинал.

Он поднял голову.

– Как звучит! Ужинать! Как утешительно! Как недостижимо, когда все минует!

Я молчал. Немного погодя он уже спокойнее сказал:

– Желтые кресла. Их заново обтянули, вот и все, за те пять лет, когда мое бытие проделало десяток иронических сальто. Порой все как-то не сходится, вот что я имел в виду.

– Да. Человек умирает, а кровать остается. Дом остается. Вещи остаются. Хочется и их уничтожить.

– Нет, если они тебе безразличны.