Расследование

– Может, все-таки он сделал это по просьбе стюардов?

– Вряд ли. Теоретически они могли, конечно, послать такого сыщика, но, скорее всего, они никого не посылали и, уж конечно, вряд ли вручили ему пятьсот фунтов, поддельную записку и велели сфотографировать их где-то на самом видном месте в моей квартире. Но именно так он и поступил. Кто же приказал ему это?

– Даже если бы ты спросил его, он вряд ли удовлетворил бы твое любопытство.

– Пожалуй, ты прав. Но мой вопрос, однако, мог заставить стюардов немного задуматься.

Тони покачал головой:

– Он все равно сказал бы, что нашел деньги за портретом. А ты бы сказал то, что и так сказал: ты их туда не клал. Его версия против твоей. Никакой разницы.

Он угрюмо уставился в свой стакан. Я столь же угрюмо – в свой.

– Какой подлец Чарли Уэст! – сказал я. – И его они взяли в оборот.

– Ты ведь не говорил: «Притормозим, ребята!»?

– Тогда – нет. Но я сказал эти слова в той жуткой скачке двухлеток в Оксфорде недели за две до «Лимонадного кубка», когда пришлось отменить две последние скачки из-за снега. Мой жеребенок оказался плохим прыгуном – старик Эдмонд так и не научил его брать барьеры, да и половина лошадей тоже никуда не годилась, поэтому основная группа отстала на двадцать корпусов от четверки, которая чего-то стоила. Шел снег с дождем, было скользко, и мне совершенно не хотелось заканчивать гонку на носилках с переломами, поэтому, когда мы оказались вдалеке от трибун, я и крикнул: «О’кей, притормозим, ребята!» – и те, кто меня слышал, с удовольствием притормозили и закончили скачку куда медленней, чем могли. На результате это все равно никак не отразилось, но я действительно произнес эти слова. Более того, Чарли Уэст действительно их слышал. Просто он перенес их из одной скачки в другую.