Кольцо королевы Фредегонды

– Прекрасно. – Хозяин поднялся из-за стола. – Уже смеркается. Вы устали и, наверное, хотите спать.

Лихута потер слипавшиеся глаза. Свежий морской и лесной воздух нагонял не только аппетит, но и сон.

– Это верно, – признался молодой человек, – но для начала я помогу вам убрать со стола.

Борис Дмитриевич посмотрел на него:

– Не возражаю.

Они быстро управились с посудой. Истомин очень ловко мыл тарелки, и Дмитрий сделал вывод, что этот человек действительно умел абсолютно все и не гнушался никакой работы. В наше время редко встретишь предпринимателя такого уровня, который сам бы готовил и убирал. Это делают люди старой закалки. Закончив с тарелками и расставив все по местам, Истомин кивнул гостю:

– Спасибо. Позвольте пожелать вам спокойной ночи.

Лихута улыбнулся. На негнущихся ногах он дошел до своей комнаты, скинул рубашку и шорты и упал на кровать. Сон пришел к нему сразу. Он не знал, что пожилой мужчина еще долго сидел в беседке, думая о чем-то своем.

Часовня, по обычаю украшенная цветами, была маленькой и тесной. Знатные господа, всегда любившие глазеть на что-нибудь касавшееся августейших особ – впрочем, это было их обязанностью, сначала попытались втиснуться в помещение, но потом, сдавленные друг другом и вынужденные вдыхать едкий пот разгоряченных соседних тел, схлынули на улицу и остались там, несмотря на ледяной ветер и сыпавшуюся с неба, обжигавшую холодом колючую крупку. Грязные немощеные дорожки возле часовни были скользкими, и господа ежились от стужи и морщились от ледяных шариков. Епископ, похлопав себя по внушительному животу, не скрытому даже под просторной малиновой сутаной, подергивал плечами: холод с улицы пробирался в помещение. Его помощники бросали взгляды на ледяную воду купели – восьмиугольного бассейна в центре часовни. Для королевской четы поставили деревянные стулья, напоминавшие троны, и Хильперик с супругой кутались в теплые плащи, отороченные мехом. Настроение короля не было праздничным. Он думал о своих братьях, изгнавших его из Парижа и поделивших владения отца на три части. Ему досталась самая маленькая – королевство Суассонское – его называли Нейстрией, и снова пришлось вернуться в Суассон. Епископ подошел к мрачному королю, взял младенца, которого тот бережно прижимал к груди, и, бормоча молитвы, подошел к бассейну и передал ребенка его крестному отцу. Тот немного подержал мальчика над купелью и протянул матери. Кое-кто из знатных господ, уставший стоять на холоде, вздохнул с облегчением и хотел было уйти, как вдруг Аудовера, с трудом поднявшаяся со стула, будто из темноты вывела молодую черноволосую женщину, и толпа замерла. Черноволосая сбросила плащ, оставшись в тонкой батистовой рубашке, не скрывавшей, а подчеркивавшей ее округлые формы, и мужчины, в том числе и король, затаили дыхание. Сказать, что Фредегонда была красива – это не сказать ничего. Ее дьявольская красота будто парализовала толпу, и когда девушка окунулась в бассейн, а потом, выслушав традиционные слова епископа, стала подниматься по ступенькам, прилипшая к телу рубашка не скрывала ни одного изгиба, и Хильперик понял, что никогда никого не желал так страстно, как эту черноволосую красотку. Он едва дождался окончания обряда, а потом так пришпорил коня, что тот помчался по улице как ошпаренный, и, оказавшись во дворце, приказал привести к себе Фредегонду. Ему показалось, что прошла целая вечность, пока черноволосая богиня переступила порог его спальни. Он сразу стиснул ее в объятиях, схватил на руки, понес на кровать, впился поцелуем в пухлые губы, и она страстно отвечала ему, а потом помогла снять с себя одежду, и комната завертелась, закружилась в такт их страсти.