Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой
Для молодой любовницы Луначарский не жалел ничего и никого, одевал ее в шелка и бархат, отдал в ее полное распоряжение служебный автомобиль, возил по заграничным курортам, задерживал отправление поездов, когда она опаздывала, писал для нее пьесы. Уже позже, году в 1927-м, в Малом театре шла в его переводе драма Эдуарда Штуккена «Бархат и лохмотья», играли Остужев и Розенель. Давно точивший на наркома зуб житель Кремля Демьян Бедный, поселившийся в одном коридоре с членами Совнаркома, написал эпиграмму:
- Ценя в искусстве рублики,
- Нарком наш видит цель:
- Дарить лохмотья публике,
- А бархат – Розенель.
Луначарский ответил:
- Демьян, ты мнишь себя уже
- Почти советским Беранже.
- Ты, правда, «б»,
- ты, правда, «ж».
- Но все же ты – не Беранже.
Демьян не успокоился, пока не напечатал в «Правде»:
- Законный брак – мещанство? Вот так на!
- А не мещанство – брак равнять с панелью?
- Нет! Своего рабочего окна
- Я не украшу… Розенелью![7]
Луначарский был против «одемьянивания нашей поэзии», назвав это обеднением. И все же, одной Розенели Анатолию Васильевичу не хватало. В 1924 году у него появилась новая зазноба – семнадцатилетняя балерина Большого театра, от которой у него родилась дочь Галина. В интервью 2013 года внук Луначарского в подробностях рассказал о непростом пути потомков наркома по этой линии к обретению права носить его драгоценную фамилию[8]. Однако имени своей бабки-балерины он не назвал. Дотошные историки подозревают, что ею была не кто иная, как Наденька Бруштейн. Если это так, то карьера балерины в дальнейшем сложилась на редкость удачно – под именем Надежда Надеждина она стала народной артисткой СССР, Героем Соцтруда и создателем хореографического ансамбля «Березка».