Хранить вечно. Дело № 3
– Знаю одно. – сказал я. – Только это не Шекспир, но зато как раз про сражение при Азенкуре. Один малоизвестный поэт, у мамы была маленькая такая книжечка, на серой бумаге. Фамилии, простите, не помню.
– Ничего, Алёша, это не так важно. Ты читай, читай…
…Ага, уже не «Давыдов», а «Алёша»? А глазки-то потупила, и румянец не сходит со щёчек…
Я откашлялся.
- …Доспехи – вдрызг. Шлем сброшен. На смех курам
- Мой вид. И, слава Богу, смерть вблизи.
- На борозде войны под Азенкуром
- Стою, по наколенники в грязи.
- Где пала голубая Орифламма
- В объятья сотни бешеных копыт,
- Где плачет к отступлению навзрыд
- Далекий рог. И щит, врезаясь в щит,
- Кричит, как иудей над пеплом Храма —
- В оси еще живого колеса
- Голов, кирас, блестящих конских крупов
- Стою, светя средь гор железных трупов
- Свечой кровоточащего лица…
Я умолк. В классе повисла мёртвая тишина. Все, включая двух парней с «галёрки», обычно мало интересовавшихся происходящим у доски, смотрели на меня во все глаза.
– А «орифламма» – это что? – спросила Рита Ольховская, девочка из седьмого отряда, сидящая, как и полагается примерным ученицам, на первой парте.