Величайшее благо

Журналисты толпились вокруг Мортимера Тафтона, который сидел на краю стула, сжимая набалдашник трости бурыми руками в старческой гречке.

– Есть новости? – спросил Галпин, завидев Якимова.

– Что тут скажешь, вечеринка удалась.

– Надо думать, – сказал Галпин. – Адская вечеринка. И всё по старому сценарию: кто-то внутри поднимает бучу, и эти твари вмешиваются, чтобы навести порядок.

Якимов некоторое время глядел на Галпина, пытаясь найтись с ответом, после чего промолвил:

– Совершенно верно, дорогой мой.

– Даю им сутки.

Галпин стоял, привалившись к барной стойке. Это был тощий мужчина в тесном костюме, с гнусавым, раздраженным голосом. Разговаривая, он беспрерывно потирал лицо – брюзгливое и желтое, как у типичного любителя виски. Живот у него был впалый, а жилет – мятый, грязный и усыпанный пеплом. Края манжет потемнели от грязи, воротничок измялся. Он посасывал мокрый окурок, а когда он говорил, этот окурок прилипал к его полной нижней губе и подрагивал на ней. Он уставился на Якимова; глаза у него были цвета шоколада, а белки лимонно-желтые.