Идеалы осыпаются на глазах

Вот если бы мама сказала всё это – Софка, может быть, расплакалась бы, выскочила в Лисогоре, перебежала пути и села на обратную электричку. Но мама только кричала, только обвиняла, только стыдила, плакала, ругалась, а Дуболом гудел, гудел, гудел… Может быть, она и говорила всё это – про кофе, про «боюсь за тебя», – но по-своему, своим языком. Софка не понимала этого языка. И крикнула отчаянно, на весь вагон:

– К нему – никогда не вернусь! Отстань! И нечего мне названивать!

И сбросила вызов. С силой сунула телефон в карман – так, что треснула подкладка. С вызовом уставилась на мужика, предлагавшего проводить, – не стыдясь ни ярости, ни намокших глаз.

Тот покачал головой, протянул ей бумажную салфетку.

– На, утрись. Нехорошо так красивым девушкам.

Софка схватила салфетку и, почти забыв о брезгливости, высморкалась. Запихнула бумажный комок в карман, обняла себя руками. Хотелось заскулить, завыть от жалости. Голодная, замёрзшая, в электричке в какой-то серой, бесснежной мартовской нереальности, едущая неизвестно куда… У неё ведь даже ключей нет от глазовской квартиры. Да и в квартире сейчас квартиранты. Надо было хотя бы предупредить Настю, что она едет… Вот сейчас успокоится немного и позвонит. Немного только успокоится, и…