Книга формы и пустоты

С панихидных мелодий оркестр перешёл на репертуар Бенни Гудмена. Кенджи больше всего любил Гудмена. Они сыграли «Body and Soul» и «Life Goes to a Party». Потом они сыграли «I’m a Ding Dong Daddy», и «China Boy», и «The Man I Love», и все это время Бенни представлял себе пламя печи, и сердце его бешено колотилось. Когда подошла очередь соло на кларнете в «Sometimes I’m Happy», духовые умолкли, и только барабанщик негромко отбивал ритм щеткой, подчеркивая молчание кларнета. Это была партия Кенджи, и казалось, что его призрачная импровизация все же доносится откуда-то из тумана. А может быть, Бенни действительно слышал ее. Он внимательно вслушивался, а в тот момент, когда минута молчания закончилась и вновь вступил оркестр, Бенни потихоньку ушел. Как и его отец, он был сухощавым. Худенький парнишка, как пескарь, проскользнул между музыкантами, которые к тому времени были уже изрядно навеселе и ничего не заметили. Бенни видел, куда ушла мать. Когда тяжелая дверь закрылась за ним, с улицы ещё доносилась музыка, но он теперь прислушивался к чему-то другому.