Ночной океан. Избранная приключенческая и романтическая проза

И угораздило же его поддаться на уговоры невротика! Не проще ли было спровадить Роджерса врачам или и вовсе оставить в покое? Но каким же ярким талантом отличался этот сумасброд, ярким и неповторимым! Джонс лишь проявил творческое сочувствие – сочувствие человеку, способному измыслить и создать ужас настолько жизнеподобный, что в ужасности своей тот обретал величие; хотелось найти способ спасти его создателя от прогрессирующей мании, не прибегая к суровым мерам. Хозяин музея обладал буйным воображением Сайма или Доре вкупе с высочайшим мастерством Леопольда Блашки, дрезденского стеклодува, виртуозно и с дотошностью ученого воспроизводившего мельчайшие детали в своих творениях. Для мира чудовищ Роджерс сделал столько же, сколько Блашка с его на диво точными моделями растений из разноцветного стекла – для ботанической науки.

Далекий бой часов возвестил полночь. Сей звук, принадлежавший жившему привычной жизнью миру за пределами музея, несказанно взбодрил Джонса. В смахивающем на крипту сводчатом зале музея и подвальная крыса показалась бы неплохим компаньоном, но Роджерс однажды похвастался, что особая атмосфера музея извела не только крыс и мышей, но даже и насекомых. Похоже, в этом он не обманывался. Одиночество и тишина не нарушались ни на йоту – хоть бы что-то издавало здесь звук! Джонс пошаркал ногами, и эхо вернулось к нему из абсолютной тишины. Закашлялся – но в дробном отзвуке услыхал насмешку закрытого на ночь музея. Он поклялся себе не заводить разговоров с самим собой; они – верный признак неврастении. Но время, тянувшееся изматывающе медленно, словно располагало именно к такому досугу. Казалось, что прошло несколько часов с тех пор, как он в последний раз глядел на часы, но смотрите-ка – полночь, и только!