И даже небо было нашим

Он был уверен, что терпение поможет ему победить, что они в конце концов устанут от него. Но он совсем не знал их. Я представлял его так ясно, словно он был у меня перед глазами: вот они окружили его, а он пытается вразумить их словом, беззащитный, как отрок Иисус среди учителей в храме. «Они полны ярости, у меня за них душа болит». Позже он перестал употреблять некоторые выражения, но когда он приехал учиться в Бриндизи, он еще говорил «У меня за них душа болит». За таких, как они. Надо же.

«Не водись с ними», – заклинал я его, но сильно сомневаюсь, что он меня послушался. Они подвергли его самой настоящей пытке. Это было как-то связано с собакой сторожа. И произошло в тесной клетке, где под ногами валялись остатки еды и экскременты, и длилось много часов. Берн, с которым я попрощался, уезжая с фермы, – тот, прежний Берн, – не боялся собак. Но к моменту нашей новой встречи у него успела развиться самая настоящая фобия. Он терял голову от страха, если где-то вдалеке слышался лай. Это ты, конечно, уже знаешь. Но, может быть, ты не знала, что какая-то его часть тогда умерла – по вине тех ребят.