Замешательство

Робин схватил меня за руку.

– Ничего себе, как раскричался![4]

Птица все продолжала надрываться в прохладной тьме. Мы начали считать вместе, вполголоса, но сдались, когда дошли до ста, а крикун так и не выдохся. Козодой все еще упорствовал, когда у Робина начали слипаться глаза. Я легонько пихнул его локтем.

– Эй, мистер! Мы забыли. Пусть все разумные существа…

– …будут избавлены от ненужных страданий. Кстати, откуда это взялось? Я имею в виду, до мамы.

Я объяснил. Это была концепция из буддизма: четыре безмерных настроя.

– Есть четыре хороших качества, которые стоит пестовать в себе. Быть добрым ко всему живому. Оставаться невозмутимым и стойким. Радоваться за любое существо, если оно счастливо. И помнить, что любое страдание – оно также и твое.

– Мама была буддисткой?

Я засмеялся, и он схватил меня за руку через два спальных мешка.

– Твоя мама была сама себе религия. Каждое слово – на вес золота. Когда она говорила, все слушали. Даже я.

Он издал какой-то невнятный звук и обнял себя за плечи. Что-то крупное прошло по склону над нашей палаткой, ломая ветки. Что-то мелкое копошилось в слое опавшей листвы. Летучие мыши нанесли наше обиталище на свои карты в частотах, превосходящих возможности человеческих ушей. Но моего сына ничего не встревожило. Когда Робин был счастлив, он владел всеми четырьмя безмерными настроями.