Ольховый король

Свет она не зажигала, но он проникал в комнату с улицы – электрические фонари горели в Минске всю ночь. В этом неестественном свете собственное лицо, отражаясь в зеркале, казалось Веронике неузнаваемым. В гимназии директриса всегда говорила, что Водынская – серьезная барышня, и она полагала, так и есть. Теперь же не видела в выражении своего лица ни малейшего признака серьезности. Глаза ее блестели, и не смятением уже, как казалось ей прежде, а каким-то иным чувством. Словно, стоя на обрыве над Ясельдой, она собирается прыгнуть в холодную, бурную от половодья реку. И страшно это сделать, и нужды нет, но почему-то манит так, как не могло бы поманить ничто насущное.

Она вспомнила, когда ощутила это смятенное тяготенье впервые – когда сразу после операции Сергей Васильевич лежал в процедурной комнате при врачебном кабинете, а она сидела у его кровати, чтобы не пропустить, если его состояние ухудшится.

Само по себе это занятие – уход за раненым – было так ей привычно, что невозможно было ожидать в связи с ним новых ощущений. И именно потому она заметила их в себе и растерялась, заметив.