Скитальцы. Пьесы 1918–1924
Колвил- (идет к двери)
- Вот напасть.
Осторожно входит Разбойник.
Разбойник- Пурпурный пес, виляй хвостом! Я снова
- пришел к тебе из царствия лесного,
- где ночь темна, как дьяволова пасть!
Он и Колвил подходят к камину;
Проезжий сидит и курит в другом конце комнаты и не слышит их речей.
- Мне надоела сумрачная пышность
- дубового чертога моего…
- Ба! Тут ведь пир! Кто это существо
- дымящее?
- Проезжий, ваша хищность.
- Он возвращается из дальних стран,
- из‐за морей…
- …А может быть, из ада?
- Не правда ли? Простужен я и пьян…
- Дождь – эта смесь воды святой и яда —
- всю ночь, всю ночь над лесом моросил;
- я на заре зарезал двух верзил,
- везущих ром, и пил за их здоровье
- до первых звезд, – но мало, мало мне:
- хоть и тяжел, как вымище коровье,
- в твой кабачок зашел я, чтоб в вине
- промыть свою раздувшуюся душу;
- отрежь и пирога.
- (Подходит к Проезжему.)
- Кто пьет один,
- пьет не до дна. Преславный господин,
- уж так и быть, подсяду я, нарушу
- задумчивость лазурного венка,
- плывущего из вашей трубки длинной…
- Тем лучше, друг. Печалью беспричинной
- я был увит.
- Простите простака,
- но этот луч на смуглой шуйце вашей
- не камень ли волшебный?
- Да, – опал.
- В стране, где я под опахалом спал,
- он был мне дан царевною, и краше
- царевны – нет.
- Позвольте, отчего ж
- смеетесь вы – так тонко и безмолвно?
- Или мое невежество…
- Да полно!
- Смешит меня таинственная ложь
- моих же чувств: душа как бы объята
- поверием, что это все когда‐то
- уж было раз: вопрос внезапный ваш
- и мой ответ; мерцанье медных чаш
- на полке той; худые ваши плечи
- и лоск на лбу высоком, за окном —
- зеркальный мрак; мечтательные свечи
- и крест теней на столике резном;
- блестящие дубовые листочки
- на ручках кресла выпуклых, и точки
- огнистые, дрожащие в глазах,
- знакомых мне…
- Пустое… Лучше мне бы
- порассказали вы: в каких морях
- маячили, ночное меря небо?
- Что видели? Где сердце и следы
- упорных ног оставили, давно ли
- скитаетесь?
- Да что ж, по Божьей воле,
- семнадцать лет… Эй, друг, дай мне воды,
- во мне горит твое сухое тесто.
- (не оглядываясь, из другого конца комнаты)
- Воды? Воды? Вот чудо‐то… Сейчас.
- Семнадцать лет! Успела бы невеста
- за это время вырасти для вас
- на родине… Но, верно, вы женаты?
- Нет. Я оставил в Старфильде родном
- лишь мать, отца и братьев двух…
- (приносит и ставит воду перед Разбойником)
- Вином
- вы лучше бы запили…
- Шут пузатый!
- Куда ж ты прешь? Куда ж ты ставишь, пес?
- Не я просил, – а дурень мне принес!
- Ведь я не роза и не рыба… Что же
- ты смотришь так?
- Но ваши голоса
- так жутко, так причудливо похожи!
- Похожи?..
- Да: как морось и роса,
- заря и зарево, слепая злоба
- и слепота любви; и хриплы оба:
- один – от бочек выпитых, другой —
- простите мне, о гость мой дорогой, —
- от тайной грусти позднего возврата…
- (обращаясь к Проезжему)
- Как звать тебя?
- Мне, право, странно…
- Нет,
- ответь!..
- Извольте: Эрик Фаэрнэт.
- Ты, Эрик, ты? Не помнишь, что ли, брата?
- Робéрта?
- Господи, не может быть!..
- Не может быть? Пустое восклицанье!..
- О милый брат, меня воспоминанье
- застывшее заставило забыть,
- что должен был твой облик измениться…
- Скорей скажи мне: все ли живы?
- Все…
- Благодарю вас, дни и ночи!.. Мнится,
- уж вижу я – на светлой полосе
- родной зари – чернеющую крышу
- родного дома; мнится мне, уж слышу
- незабываемый сладчайший скрип
- поспешно открываемой калитки…
- Брат, милый брат, все так же ль листья лип
- лепечут упоительно? Улитки
- все так же ль после золотых дождей
- на их стволах вытягивают рожки?
- Рыжеют ли коровы средь полей?
- Выходят ли на мокрые дорожки
- танцующие зайчики? Скажи,
- все так же ли в зеленой полумгле
- скользит река? И маленькие маки
- алеют ли в тумане теплой ржи?
- А главное: как вам жилось, живется?
- Здорова ль мать и весел ли отец?
- Как брат Давид, кудрявый наш мудрец?
- Все так же ль он за тучи молча рвется,
- в огромные уткнувшись чертежи?
- И кто ты сам? Что делаешь, скажи?
- Я признаюсь: мне вид твой непонятен;
- в глазах – тоска, и сколько дыр и пятен
- на этих кожаных одеждах… Что ж,
- рассказывай!
- Ты хочешь? Пес пурпурный,
- скажи – кто я?
- Вы – честный…
- Лжешь…
- Вы – честный, но мятежный…
- Лжешь…
- Вы – бурный,
- но добрый…
- Лжешь!
- Вы – князь лесной, чей герб —
- кистень, а эпитафия – веревка!
- Вот это так! Ты, брат, слыхал? Что, ловко?
- Не шутку ли ты шутишь?..
- Нет. В ущерб
- твоей мечте – коль ты мечтал увидеть
- все качества подлунные во мне, —
- разбойник я, живущий в глубине
- глухих лесов… Как стал я ненавидеть
- сиянье дня, как звезды разлюбил,
- как в лес ушел, как в первый раз убил —
- рассказывать мне скучно… Я заметил —
- зло любит каяться, а добродетель —
- румяниться; но мне охоты нет
- за нею волочиться… Доблесть – бред,
- день – белый червь, жизнь – ужас бесконечный
- очнувшегося трупа в гробовом
- жилище…
- Словно в зеркале кривом
- я узнаю того, чей смех беспечный
- так радовал, бывало, нашу мать…
- Убийца я!
- Молчи же…
- …Бесшабашный
- убийца!
- О, молчи! Мне сладко, страшно
- над бездною склоняться и внимать
- твоим глазам, беспомощно кричащим
- на ломаном и темном языке
- о царстве потонувшем, о тоске
- изгнанья…
- Брат! По черным, чутким чащам —
- живуч, как волк, и призрачен, как рок, —
- крадусь, таюсь, взвинтив тугой курок:
- убийца я!
- Мне помнится: в далеком
- краю, на берегу реки с истоком
- неведомым, однажды, в золотой
- и синий день, сидел я под густой
- лоснящейся листвою, и кричали,
- исполнены видений и печали,
- лазоревые птицы, и змея
- блестящая спала на теплом камне;
- загрезил я, – как вдруг издалека мне
- послышалось пять шорохов и я
- увидел вдруг между листов узорных
- пять белоглазых, красногубых, черных
- голов… Я встал – и вмиг был окружен…
- Мушкет мой был, увы, не заряжен,
- а слов моих они не понимали;
- но, сняв с меня одежды, дикари
- приметили вот это… посмотри…
- головки две на выпуклой эмали —
- ты и Давид: тебе здесь восемь лет,
- Давиду – шесть; я этот амулет —
- дар матери – всегда ношу на теле;
- и тут меня он спас на самом деле:
- поверишь ли, что эти дикари
- метнулись прочь, как тени от зари,
- ослеплены смиренным талисманом!
- О, говори! Во мне светлеет кровь…
- Не правда ль, мир – любовь, одна любовь, —
- румяных уст привет устам румяным?
- Иль мыслишь ты, что жизнь – больного сон?
- Что человек, должник природы темной,
- отплачивать ей плачем обречен?
- Что зримая вселенная – огромный,
- холодный монастырь, и в нем земля —
- черница средь черниц золотоглазых —
- смиренно смерти ждет, чуть шевеля
- губами? Нет! В живых твоих рассказах
- не может быть печали; уловлю
- в их кружеве улыбку… Брат! Давно я
- злодействую, но и давно скорблю!
- Моя душа – клубок лучей и гноя,
- смесь жабы с лебедем… Моя душа —
- молитва девушки и бред пирата;
- звезда в лазури царственной и вша
- на смятом ложе нищего разврата!
- Как женщина брюхатая, хочу,
- хочу я Бога… Бога… слышишь, – Бога!
- Ответь же мне, – ты странствовал так много! —
- ответь же мне – убийце, палачу
- своей души, замученной безгласно, —
- встречал ли ты Его? Ты видел взор
- персидских звезд; ты видел, странник страстный,
- сияющие груди снежных гор,
- поднявшие к младенческой Авроре
- рубины острые; ты видел море, —
- когда луна голодная зовет
- его, дрожит, с него так жадно рвет
- атласные живые покрывала
- и все сорвать не может…
- И ласкал
- мороз тебя в краю алмазных скал,
- и вьюга в исступленьи распевала…
- А то вставал могучий южный лес,
- как сладострастие, глубоко-знойный;
- ты в нем плутал, любовник беспокойный,
- распутал волоса его; залез,
- трепещущий, под радужные фижмы
- природы девственной… Счастливый брат!
- Ты видел все и все привез назад,
- что видел ты! Так слушай: дай мне, выжми
- весь этот мир, как сочно-яркий плод,
- сюда, сюда, в мою пустую чашу:
- сольются в ней огонь его и лед;
- отпраздную ночную встречу нашу;
- добро со злом, уродство с красотой,
- как влагу сказочную, выпью!..
- Стой!
- Твои слова безумны и огромны…
- Ты мечешься, обломки мысли темной
- неистово сжимая в кулаке,
- и тень твоя – вон там, на потолке, —
- как пьяный негр, шатается. Довольно!
- Я понял ночь, увидя светляка:
- в душе твоей горит еще тоска, —
- а было некогда и солнце… Больно
- мне думать, брат, о благостном былом!
- Ты помнишь ли, как наша мать, бывало,
- нас перед сном так грустно целовала,
- предчувствуя, что ангельским крылом
- не отвратить тлетворных дуновений,
- самума сокрушительных тревог?..
- Ты помнишь ли, как дышащие тени
- блестящих лип ложились на порог
- прохладной церкви и молились с нами?
- Ты помнишь ли; там девушка была
- с глубокими пугливыми глазами,
- лазурными, как в церкви полумгла;
- две розы ей мы как‐то подарили…
- Пойдем же, брат! Довольно мы бродили…
- Нас липы ждут… Домой, пора домой —
- к очарованьям жизни белокрылой!
- Ты скрыл лицо? Ты вздрагиваешь? Милый,
- ты плачешь, да? Ты плачешь? Боже мой!
- Возможно ли! Хохочешь ты, хохочешь!..
- Ох… уморил!..
- Да что сказать ты хочешь?
- Что я шутил, а гусь поверил… Брось,
- святоша, потолкуем простодушней!
- Ведь из дому ты вылетел небось,
- как жеребец – из сумрачной конюшни!
- Да, мир широк, и много в нем кобыл,
- податливых, здоровых и красивых, —
- жен всех мастей, каурых, белых, сивых,
- и вороных, и в яблоках, – забыл?
- Небось пока покусывал им гривы,
- не думал ты, мой пилигрим игривый,
- о девушке под липами, о той,
- которую ты назвал бы святой,
- когда б она теперь не отдавала
- своей дырявой святости внаем?
- Я был прельщен болотным огоньком:
- твоя душа мертва… В ней два провала,
- где очи ангела блистали встарь…
- Ты жалок мне… Да, видно, я – звонарь
- в стране, где храмов нет…
- Зато есть славный
- кабак. Холуй, вина! Пей, братец, пей!
- Вот кровь моя… Под шкурою моей
- она рекой хмельной и своенравной
- течет, течет, – и пляшет разум мой,
- и в каждой жиле песня.
- Боже, Боже!
- Как горестно паденье это! Что же
- я расскажу, когда вернусь домой?
- Не торопись, не торопись… Возможно,
- что ты – простак, а я – свидетель ложный
- и никого ты дома не найдешь…
- Возможно ведь?
- Кощунственная ложь!
- Хозяин, повели закладывать… Не в силах
- я дольше ждать!
- (Ходит взад и вперед.)
- Подумай о могилах,
- которые увидишь ты вокруг
- скосившегося дома…
- Заклинаю
- тебя! Признайся мне, – ты лгал?
- Не знаю.
- (возвращается)
- Возок ваш на дворе.
- Спасибо, друг.
- (К Роберту.)
- Последний раз прошу тебя… а впрочем, —
- ты вновь солжешь…
- Друг друга мы морочим:
- ты благостным паломником предстал,
- я – грешником растаявшим! Забавно…
- Прощай же, брат! Не правда ль, время славно
- мы провели?
Колвил и кучер выносят вещи.