Население: одна

После дождя – снова в путь за барабанами ветра, по траве, усеянной тыквами небесного творца-светоносца, бьющего-в-барабан, и молодь осыпает друг друга вопросами: «Зачем – шрамы на небе? Зачем – чудовища в зеленом и сером? Зачем – плоские лица? Зачем – бескрылы, беспалы…»

«Не беспалы, – возражает кто-то. – Их короткие пальцы прикрыты чехлами, одеждой для ног».

«Одеждой, не панцирями?»

«Не панцирями. Одеждой».

«Ни одного без них… Это панцири».

«Не телесная оболочка. Одежда».

«Но тогда… у небесных созданий тоже – одежда?» Начинается бурное обсуждение: что такое вонючие трупы исполинских летунов – панцири, одежда или отдельные существа, союзники чудовищ? Один считает, что это машины, не что иное, как сложные механизмы вроде камнеметов. Другие осыпают его насмешками. Нелепица, выдуманная береговыми жителями с одурманенными дымом мозгами. Машины летать не умеют… Разве можно натянуть нити так туго, чтобы хлопали крылья?

«У них не хлопали крылья – это мы видели».

«Это возможно». Все тот же энтузиаст, известный своей любовью к механизмам. У Народа хорошие механизмы; Народ гордится своим энтузиастом. «Это возможно, но потребуется новая идея». Они замолкают и бегут дальше в тишине. Нельзя отвлекать того, кто выслеживает новые идеи; это все равно что отвлекать охотника: собьешь его со следа – ляжешь спать с пустым брюхом.