Двести третий день зимы
– Сочувствую, – пробормотала Нюта.
– Да норм. Я свои переводы уже ненавидела люто. А тут разнообразие. – И снова засмеялась. – Тая, – протянула она красную от холода руку.
Нюта стянула варежку и коснулась ее пальцев.
– Нюта.
– Теплые, – проговорила Тая, обхватила протянутую ладонь, чуть покачала и отпустила. – Погуляем?
И Нюта послушно двинулась за ней следом. Даже в варежке рука горела чужим холодом. От этого было щекотно и тревожно. Но больше приятно. Да, все-таки больше приятно.
4
К началу седьмого окончательно сгустилась серость. Снег замедлился, потом совсем перестал падать. Однако ветер поднимал его с верхушек сугробов и швырял прямо в лицо, как Нюта ни пыталась заслониться капюшоном. Она совершенно закоченела, но почти не чувствовала ни холода, ни усталости. Разве что в нижней челюсти – отвыкшей от такого количества разговоров и смеха.
– Нет, ты только представь: я, значит, к нему подхожу и говорю, мол, так и так, у меня нет возможности сейчас выдать вам два куска хамона и бутылку коньяка, простите, любезный, – без устали трещала Тая. – А он на меня выпучился и спрашивает: «Почему? Случилось чего?» А я не знаю, что ему ответить, понимаешь? В голове сразу пронеслось, что он, наверное, лежал в коме все это время, очухался, тут же захотел хамона с коньячком и побежал в магазин. И мне ему теперь все рассказать придется! – Она замолчала и взмахнула руками. – Ну представь? Прям вывалить на него это! С ходу вывалить!