Круть

Сердюков опустил ногу и проверил время.

Было десять пятьдесят восемь.

Подождав, пока розовые цифры на ретине покажут одиннадцать ровно, капитан подошел к двери особняка, поднял дверной молоток и звонко постучал им в металлическую планку.

– Это медь ударяет в медь, – долетел из динамика голос расстрелянного поэта. – Я, носитель мысли великой, не могу, не могу умереть… Присоединяйтесь к баночному проекту «Золотое Сердце России»! Скидка на первый и второй таеры для ветеранов гражданской администрации!

«Издеваются, – подумал Сердюков. – Великая мысль у гражданской администрации? Это какая же? На банку слямзить? Но таргетирование, конечно, умное. Находят кого надо».

Дверь открылась.

На пороге стояла перекачанная фема с бугрящимися от болта-неваляшки шароварами и хохломскими нунчаками за поясом. Сердюков даже напрягся. Не потому, что редко видел таких, а потому, что видел их в ветроколонии слишком часто. Правда, там они рассекали без нунчаков. А иногда и без шаровар.

«Тыкомка, – подумал он. – Вышибала. Где у нее единорог-то?»