Озёрная дьяволица

И вот уже две недели я жил здесь, наслаждаясь тишиной, нехитрым бытом и спокойствием, которое нарушилось разве что звонком жены. Она сообщила, что уходит от меня к другому. Надо сказать, меня это мало взволновало. Та жизнь осталась далеко позади, и теперь я ощущал, что стою на пороге чего-то совершенно нового.

Мой дом расположился на отшибе, вдали от других домов деревни, которая теперь измельчала и будто проредилась: через дом стояли заброшенные, оставленные хозяевами, полусгнившие хибарки. Это и деревней-то теперь было сложно назвать. Так, раскиданные вдоль наезженной колеи домишки, в которых доживали свой век старики, не пожелавшие перебраться в город вслед за молодежью, коей в деревне почти не осталось.

Я никого здесь не знал. Меня тоже мало кто помнил. Оно было к лучшему. Я стремился к уединению и хотел как следует напитаться окружающим миром, который, как я был уверен, вернет мне мое утерянное вдохновение.

Кое-как наладив быт, я теперь целыми днями просиживал на террасе, выходившей на лесное озеро. Оно плескалось в каких-нибудь сотне-двух метров от деревянного настила. Здесь я поставил стол и стул. Утром я усаживался, обратившись лицом к озеру, и пил кофе, всматриваясь в темную воду. Она кое-где у берега была затянута тиной, но к середине становилась чистой. Противоположный же берег озера скрывался меж деревьев, которые, казалось, стояли прямо в воде. Характерно, что по берегам, да и вообще вокруг, все буйствовало зеленью и свежестью лета. Однако редкие деревья, что росли прямо из воды, были голыми, лишенными листвы и даже коры. Словно кто-то дунул на эту часть леса гнилым дыханием, убив жизнь. Вода в озере меня влекла и отталкивала одновременно. Днем, даже под яркими лучами солнца, она не меняла своего цвета и казалась чернильно-черной. Даже рябь, которую поднимал на поверхности игривый ветер, не бликовала, отражая солнечный свет, а, казалось, наоборот, поглощала его.