Рубиновый лес. Дилогия

– Огонь мира сего, – простонал Сол и, развернувшись, молча зашёл в хижину, предоставив разбираться с этим мне.

К тому моменту, когда я всё-таки сумела убедить Кочевника не бросаться на Хагалаз с топором, потому что «хорошие люди в таких местах не живут, живут только приспешники Дикого», и затащила его в хижину, на улице уже окончательно стемнело. Зато внутри было светло, почти как днём, хоть и горел всего один камин. Его пламя казалось белым и прозрачным, точно хрусталь, и сияло в два раза ярче обычного. Само жилище представляло собой одну большую комнату, разделённую бумажными ширмами, что отделяли кровать от ночного горшка с бочками, а бочки – от обеденного стола и кухни. Построенный из массива тёмного дерева дом стонал от ветра и наших шагов, когда мы трое разбрелись по нему, изучая.

В северном углу я заметила алтарь Волчьей Госпожи из венка рубиновых веток, звериных косточек и пучков тлеющей ворожеи. Под потолком висели резные тотемы, затупившиеся серпы с ритуальными ножами, сухие метёлки и связки трав. Я узнала и чабрец, и розмарин, и мелиссу, и зверобой; здесь были даже редкий шафран, который растёт только в дикой местности жаркого Ши, и снежная анемония, растущая на пиках Меловых гор. Вёльва высаживала их саженцы в глиняных горшках вдоль подоконников, душистые и изумрудно-зелёные, как островки лета. Запах трав мешался с запахом раскалённых углей и специй из чугунка, в котором булькала овощная похлёбка. Только завидев её издалека, Кочевник скривился и вгрызся зубами в сырую рыбу, взгромоздившись на табурет у самой двери, будто готовился в случае чего бежать. Скорее всего, без нас.