Прорвемся, опера!

– Парнишку жалко, – грустно сказала тётя Маша. Наш разговор она не слышала, говорила о своём. – Сидел там, в машине, светленький такой, худенький. У Артура свои дети есть, а этот у второй жены был, её собственный, уже взрослый почти. И всё, вот умерла она месяц назад, а парнишка живёт теперь в чужой семье, при отчиме, кому он там нужен? Бандиты же одни. И куда ему, не в детдом же? Ох, пойду я, вроде, всё распродала. Ой, а что это? Как много-то! Опять столько дал.

В руке она держала купюру в 50 долларов, которую, едва разглядев, догадалась убрать сразу, чтобы никто не увидел. Что ж, по крайней мере, то, что Артур покупает у неё пирожки, даёт ей хоть какую-то защиту, её трогать боятся. Правда, отморозков хватало всегда, но местная шпана к ней почти никогда не лезла, кроме того случая с кошельком, да и пока на улице ещё светло, дойдёт тётя Маша нормально.

Она ушла, а мы с отцом стояли, доедая последние крошки.

– Хотел с тобой поговорить, – начал я, думая, с какой стороны зайти. – У тебя память хорошая, подскажи. Проходил ли по твоему ведомству некий Федюнин?