О носах и замка́х

И вот он воплотил свою последнюю угрозу в жизнь. Прошлым вечером сержант Гоббин велел констеблю Бэнксу с утра пораньше явиться на улицу Слепых Сирот и выслушать жалобу, поступившую от живущей там старухи. Она была какой-то подругой дальней родственницы сержанта, но констебль склонялся к мысли, что Гоббин нарочно все это выдумал, чтобы ухудшить бедному Бэнксу жизнь еще больше. В любом случае ради старухиной жалобы ему пришлось вставать ни свет ни заря, взбираться на свой скрипучий старенький самокат на ножном ходу и волочиться по указанному адресу.

Его напарник Хоппер между тем легко отделался: он получил пулю в ногу несколько дней назад, и пусть благодаря новым лекарствам нога почти зажила, у него имелось прекрасное оправдание, чтобы никуда не ходить и практически ничего не делать. За это Бэнкс был на Хоппера невероятно зол и пообещал себе как-нибудь отомстить этому лентяю.

Старуха с улицы Слепых Сирот оказалась не только не вымышленной, но и полоумной кошатницей к тому же. В ее крошечной квартирке на третьем этаже (пришлось подниматься пешком, а Бэнкс просто ненавидел ступени) жило около двух дюжин кошек. Кошек, к слову, Бэнкс тоже ненавидел: они линяли, путались под ногами, коварно зыркали, это еще если забыть о куче всяких примет, с ними связанных. В обычное время наглого кота можно было пнуть башмаком или схватить за хвост, как следует раскрутить и швырнуть подальше, через заборы, но сейчас констебль был вынужден терпеть их навязчивое присутствие.