В тени пирамид

Папасов сидел в уже знакомой ему следственной камере, и керосиновая лампа всё также тускло освещала небольшое помещение, занимаемое судебным следователем по важнейшим делам. Вставив в глаз монокль, купец тщательно разглядывал лежащий на столе эскиз. Потом он перевернул его и принялся изучать надписи на обороте. Затем он вновь заинтересовался изображением святого Себастьяна.

– Николай Христофорович, вы узнали рисунок? – нетерпеливо спросил Славин.

– Не знаю, – пожал плечами купец.

– То есть как? – недовольно наморщил лоб следователь.

– Вроде бы и бумага та, и текст на обороте зеркальный, тушь, перо… но в целом он какой-то другой.

– Что значит другой?

– Нет той воздушности образа, передающего муки святого.

– Помилуйте, но это не объяснение. Я, знаете ли, следователь и обязан руководствоваться не расплывчатыми понятиями типа «воздушности образа», а фактами и уликами. И потому был бы вам исключительно признателен, если бы вы потрудились изъясняться более точно.

– Я вас понимаю, – согласился Папасов. – Но и вы меня поймите: я не сыщик, а, если угодно, ценитель прекрасного. В отличие от вас, я придерживаюсь собственных ощущений. Иногда я покупаю холсты в антикварных лавочках. И мне вовсе нет дела до того, какого уровня известности достигли эти художники. Главное – какую струну моей души они задели. Признаюсь, в моей зале, наряду с работами знаменитых мастеров, висят и три мои картины. Только они безымянные. И для меня нет выше радости, чем, стоя за спинами посетителей галереи, слышать о них восторженные отзывы.