Сотня. Смутное время

– Ой, сейчас, сыночка, – взвилась Настасья и, едва не смахнув мужа с ног, унеслась.

– Совсем баба ополоумела, – проворчал кузнец, успев быстрым шагом уйти с её дороги в сторону. – Ты как, Матвейка? – повернулся он к сыну.

– Жив, – выдохнул парень, делая слабую попытку растянуть губы в резиновой улыбке.

Примчавшаяся Настасья присела на край лежанки и, подхватив его за шею неожиданно сильной рукой, приподняла голову, поднося к губам деревянный ковшик с водой. Первые глотки Матвей даже не выпил, впитал пересохшим ртом, как земля первые капли дождя после долгой засухи. Дальше он пытался хоть как-то продлить удовольствие, цедя воду длинными глотками. Осушив ковшик, парень хрипло отдышался и, дождавшись, когда мать уложит его обратно на подушку, тихо спросил:

– Что со мной?

– А ты не помнишь? – моментально подобрался кузнец, всё так же молча стоявший рядом с лежанкой.

– Помню, что в меня стреляли. Вот я и спрашиваю, что со мной, – прерывающимся голосом пояснил парень. – Куда попали?

– Справа, под лопатку пулю всадил, вражина, – кивнув, коротко ответил Григорий. – Да свезло тебе, Матвейка. Как бог свят, свезло. Ты ж перевязь свою с ножами так и не снял. Вот пуля в неё и угодила. А кожу ты взял такую, что не враз и разрежешь. В общем, пуля прежде в пряжку угодила, а уж после до тела дошла. Дед Святослав так и сказал. Не будь перевязи, уже б схоронили.