Любовь Ивановна между двух огней

Ну не называть же его, одетого по-простому, даже можно сказать, бедно (на коленях ярко выделялись цветные заплатки), сударем?

Услышав меня, мужичок вздрогнул, выплывая из дремы. А увидев, нервно выкрикнул: «Чур меня!» и, стегнув лошадь, понесся напрямую через поле, едва не зашибив несчастную женщину телегой. Я отлетела в канаву, где, хватанув поднятую пыль, закашлялась.

– У нее дрогнули ресниц, доктор!

Я узнала голос Ольги. Ну, слава богу, нашли, подобрали и отвезли в фельдшерскую.

Кто-то нагло полез пальцами мне в глаза. Открыв веки, вздохнул.

– Показалось.

Я хотела возмутиться, что подруга права, я жива, но мое лицо бесцеремонно накрыли простыней.

– Что вы себе позволяете? – взбрыкнула я, убирая простыню с лица.

Но под руку мне попались собственные растрепанные волосы. Я огляделась. Простыни нигде не было видно. Я по-прежнему лежала в канаве. Выбравшись из нее, принялась отряхивать ночную сорочку. Привидится же такое! То ли злую шутку со мной играло эхо вчерашнего веселья, то ли последствия сотрясения черепа. Скорее всего, я ударилась головой, когда лишилась в кабаке чувств. Я же помнила, как хлебнула чего-то крепкого, отчего закружилась голова.