Повешенный

Контингент у проститутки был так себе. Сплошь маргинальный и всякий уголовный. «Убивают, убивают!» – часто кричала соседка сверху в какой-то миг срываясь на: «Убили! Убили!». «Да, чтоб ты наконец уже сдохла!», реагировал в сердцах кто-то из жильцов нижней квартиры на очередную попойку и обезумевший клиент, словно на этот раз прислушавшись к совету, втыкал кухонный хлеборез проститутке меж ребер. Та падала и продолжала бездвижно лежать до окончания всего действа. И когда старшая дочь героя Петра Яхонтовича, произнося свой завершающий, душувыворачивающий монолог, оглядываясь видимо в поисках икон в пустой, пенсионерской квартире и не находя их, поднимала глаза вверх, в потолок, то взглядом своим она как бы упиралась в мертвую проститутку. Типа такая метафора, сказал кто-то из молодых.

Типа метафора, повторял про себя Петр Яхонтович, пытаясь скрестить оба слова у себя в голове. Типа метафора. Героиня артистки Шептаевой на самом деле вызывала сочувствие, монолог был сильный, емкий, глубокий, сплошь состоящий из правильных, понятных слов, но вот Петра Яхонтовича не пронимало. На уровне мысли, он все понимал, но монолог и страдания героини его не трогали. Шли мимо. Слова никак не складывались в предложения, предложения в текст. Не слышал Петр Яхонтович ничего. Как бубнеж телевизора, который бесконечно смотрит его внук. Типа монолог, типа героиня. Типа метафора.