Песочные часы арены

Страна, некогда великая держава, распалась, как карточный домик. На просторы необъятной России заявился капитализм, никого не спросив. Теперь каждое предприятие выживало, как могло. Цирк тоже пытался прокормить себя, сопротивлялся. Леонид Костюк снова, как в былые времена, показывал чудеса эквилибристики, но теперь уже в директорском кресле, балансируя со своим цирком на краю экономической пропасти. Он залезал в долги, брал кредиты в банках, продолжал ставить цирковые спектакли один лучше другого. Зрители в ответ голосовали ногами, покупая билеты, приходили в цирк, ища там последнюю в жизни радость. Костюк тут же долги отдавал, снова рисковал – опять брал кредиты, и так до бесконечности, лишь бы цирк жил, работал, творил, и его артисты не ходили голодными.

Конезаводы дружно кричали: «Помогите!» Но до лошадей ли теперь – выжить бы!.. Элитные лошади стоили непомерно дорого, шли, в основном, за рубеж, за валюту. Из оставшегося выбирать было практически нечего. Иванова с Грошевым приуныли. Их лошади постарели. Уходили одна за другой. Что-то просить у своего директора, на котором и так лица не было, совестно. Коня, подобного Сармату – их многолетнего любимца, больше не встретилось. Да и обучить остальных, даже способных лошадей, довести их до высочайшего уровня мог только такой берейтор, как Захарыч. Но эпоха старых мастеров ушла, а новые не народились. Многие секреты исчезли вместе со старцами цирка. Эмблема на костюмах и сбруе, где в ромбе буква «С» словно молнией сверху пронизана буквой «И» (Светлана Иванова), потускнела. Гордая «спартаковская» придумка Захарыча все меньше вызывала у зрителей восхищенных эмоций. Номер как-то незаметно стал рядовым. Для московского цирка и для них это было неприемлемо. Пришло понимание завершения карьеры. Какое-то время еще тянули из-за Пашки. Леонид Костюк, видя проблему, помогал, чем мог, не шел на «прямой» разговор. Щадил. Но так долго продолжаться не могло…