Сны поездов

На площадке дремал гигантский паровоз – бригадир называл его ослом: это была махина с двумя огромными железными барабанами, один из которых травил трос, а другой наматывал его, подтаскивая бревна к площадке и тут же направляя крюк к чокеровщику, арканившему следующее бревно. Паровоз был старым дровяным колоссом, он пульсировал, рокотал и охал, из него с ревом вырывался пар; лошади двигались по трелевочному волоку замедленно и, казалось, безмолвно – живые звуки поглощались механическим пыхтением и лязгом. С площадки бревна грузили на вагоны-платформы, а затем, через дивно пустую глубину ущелья Робинсона, спускали вниз по горе – к стрелке, от которой железные дороги расходились по всему американскому континенту.

Роберту Грэйньеру тем временем минул тридцать пятый год. Он скучал по Глэдис, своей малышке, и Кейт, своей малютке, но до женитьбы он тридцать два года проходил бобылем, поэтому, окруженный бесчисленными елями, легко соскользнул в привычное одиночество.

Грэйньер работал чокеровщиком – не у вагонов, а в лесу, где распиловщики в парах валили ели, сучкорубы топорами очищали стволы, раскряжевщики делили их на восемнадцатифутовые куски, и уж потом чокеровщики обматывали их тросом, чтобы прицепить к лошадиной упряжке. Грэйньер наслаждался этой работой, мышечным напряжением, пьянящей усталостью, глубоким отдохновением в конце дня. Ему нравилось, каким все вокруг было огромным, нравилось ощущать себя забытым и затерянным, а еще ему казалось, что здесь, под присмотром всех этих деревьев никакая опасность к нему не подберется. Однако, по словам Арна Пиплса, старика, бывалого лесоруба, деревья сами по себе – убийцы, и, хотя хороший вальщик может девяносто девять раз безошибочно рассчитать падение, а также по безупречным затесям и зарубам сказать, что пятидесятитонник развернется под гору и пройдет за его спиной с проворством и точностью штопальной иглы, в сотый раз ствол может прилететь ему в лицо и станет он мертвее камня – раз, и все. Арн Пиплс рассказывал, что однажды видел, как пятитонное бревно подпрыгнуло, будто его спугнули, слетело с повозки и приземлилось на шестерых лошадей, раздавив насмерть всех до единой. Дерево может быть тебе другом, но лишь до тех пор, пока ты его не трогаешь. Вонзил лезвие в ствол – считай, объявил войну.