Остров пропавших деревьев

– А фиговые деревья женского пола?

– С фиговыми деревьями все сложнее, – ответил Костас. – Примерно половина из них – это однодомные, а другая половина – двудомные. Существуют культивируемые разновидности фиговых деревьев, а еще в Средиземноморье встречается каприфига, дающая несъедобные плоды, которые обычно скармливают козам. Наша Ficus carica – женского пола, она относится к партенокарпической разновидности, то есть может давать плоды при отсутствии рядом мужского дерева.

Костас остановился, поскольку сказал больше, чем собирался, и теперь переживал, что снова потерял общий язык с дочерью, и, похоже, в последние дни это постоянно происходило. Поднявшийся ветер шуршал в ветвях кустарника.

– Дорогая, я не хочу, чтобы ты простудилась. Возвращайся в дом. Я присоединюсь к тебе через несколько минут.

– То же самое ты говорил час назад, – передернула плечами Ада. – Я в порядке. Можно я тебе помогу?

– Конечно, если хочешь.

Костас старался не выдавать своего удивления предложением дочери помочь. Ему казалось, что после смерти Дефне они с Адой повисли на маятнике эмоций. Стоило ему спросить дочь о друзьях или школьных занятиях, как та моментально замыкалась, раскрываясь лишь тогда, когда отец с головой уходил в работу. Следовательно, чтобы заставить дочь сделать шаг навстречу, нужно было отступить в сторону. Когда Ада была маленькой, Костас каждый день вел ее за руку на спортивную площадку. Чудесное место с полосой препятствий и кучей деревянных спортивных снарядов. Но Ада не обращала на них никакого внимания, ее интересовали лишь качели. Костас толкал качели, глядя, как дочь улетает высоко в воздух, смеясь и болтая ногами. Она обычно кричала: «Папочка, выше! Еще выше!» Преодолевая внутренний страх, что перевернутся качели или лопнут железные цепи, Костас толкал дочь еще сильнее, а когда качели возвращались, отходил в сторону, чтобы освободить место. С тех пор все так и шло: шаг вперед – шаг в сторону. Отец освобождал место для дочери, чтобы дать ей свободу. В первые страшные дни они постоянно разговаривали, ведь им так много нужно было сказать друг другу; неловкое, болезненное молчание поселилось в осиротевшем доме уже после.