Песнь о Трое

Аресуна нырнула мне под руки. Я закрыл глаза и продолжал тянуть. Раздался резкий, короткий звук, конвульсивный вдох, и внезапно комната наполнилась младенческим ором. Мои глаза раскрылись, и я недоверчиво уставился на Аресуну, на то, что она держала вниз головой у себя в руке: страшное, мокрое, скользкое существо, которое дергалось, извивалось и вопило так, что было слышно на небесах, – существо с пенисом и мошонкой, торчащими под плодной оболочкой. Сын! У меня живой сын!

Фетида сидела молча, с опустошенным, спокойным лицом. Но глаза ее были обращены не ко мне. Она смотрела на моего сына, которого Аресуна обмывала, перерезала пуповину и заворачивала в чистую пеленку из белого льна.

– Сын, на радость твоему сердцу, Пелей! – смеялась Аресуна. – Самый большой, самый здоровый младенец из всех, которых я видела! Я вытащила его на свет за правую пяточку.

Я встревожился:

– За пятку! За правую пятку, старуха! Она сломана? Изувечена?

Она подняла пеленки и продемонстрировала мне младенческую ступню совершенной формы – левую – и другую, распухшую и посиневшую от пятки до щиколотки.